Книга джунглей. Вторая книга джунглей - Страница 41

— Что ты болтаешь? — сказал Большой Тумай. — Целых сорок лет мы, и отец и сын, ходили за слонами, но в жизни не слыхивали этой чепухи насчёт плясок.

— Да, но равнинный житель, живущий в хижине, знает только четыре стены своей хижины. Ну что ж, сними нынче вечером кандалы со своих слонов и увидишь, что получится. А уж если говорить об их плясках, я вилел место, где… бап-рэ-бап!.. Сколько же поворотов у реки Дихант? Опять брод, и нам нужно переправлять слонят вплавь. Стойте смирно, вы там, задние!

Таким вот образом, болтая, споря и плескаясь в реках, погонщики сделали свой первый переход до лагеря, где должны были принять новых слонов; но терпение они потеряли задолго до того, как добрались туда.

Тут слонов привязали цепями за задние ноги к большим пням в загоне, новых слонов опутали добавочными канатами, задали им корм, и вот при свете заходящего солнца горные погонщики тронулись обратно, к Петерсену-сахибу, советуя равнинным погонщикам быть особенно бдительными этой ночью и хохоча, когда те спрашивали, зачем это нужно.

Маленький Тумай покормил Кала-Нага ужином и, когда наступил вечер, пошёл, несказанно счастливый, бродить по лагерю в поисках там-тама. Когда у ребёнка-индийца сердце переполнено радостью, он не бегает и не шумит без толку. Он садится и ликует в одиночку. А ведь с Маленьким Тумаем говорил Петерсен-сахиб! Не найди он того, что искал, мне кажется, он лопнул бы. Но лагерный продавец леденцов одолжил ему маленький там-там — барабан, в который бьют ладонью, — и, когда начали зажигаться звезды, мальчик сел, скрестив ноги, перед Кала-Нагом, с там-тамом на коленях, и всё бил, и бил, и бил в барабан, и, чем больше он думал о великой чести, которой удостоился в тот день, тем сильнее бил в барабан, один-одинёшенек, сидя на куче слонового корма. В этой музыке не было ни мелодии, ни слов, но бой барабана приводил мальчика в восторг.

Новые слоны натягивали канаты, визжали и трубили по временам, и Маленький Тумай слышал, как мать укачивает в лагерной хижине его маленького брата, напевая ему старую-старую песню о великом боге Шиве, который некогда указал всем животным, что каждое из них будет есть. Это очень успокоительная колыбельная песня, и первая её строфа звучит так:

Шива, питающий нивы и ветру велящий дуть,
В дверях Времён восседая, Мир отправляя в путь,
Каждому выдал пищу, работу, судьбу, черёд,
От короля на престоле до нищего у ворот.

Он создал всё — Шива-Созидатель,
Всемогущий! Всемогущий! Создал всё!
Горб даровал Верблюду, Корове — душистый стог,
А маме — бессонное сердце, чтоб сладко ты спал, сынок!

Маленький Тумай радостно стучал — «танк-а-танк» — после каждого стиха, но вскоре ему захотелось спать, и он растянулся на сене рядом с Кала-Нагом.

Наконец, слоны начали, по своему обыкновению, ложиться, один за другим, и Кала-Наг один остался стоять на правом конце ряда; он тихо покачивался из стороны в сторону, насторожив уши и прислушиваясь к ночному ветру, очень тихо веявшему между горами. Воздух был полон ночных звуков, и все вместе они сливались в одно великое безмолвие: стук бамбукового ствола о другой ствол, шорох каких-то живых существ в подлеске, царапанье и крик просыпающейся птицы (ночью птицы просыпаются гораздо чаще, чем мы думаем) и шум водопада где-то вдалеке.

Маленький Тумай немного поспал, а когда он проснулся, месяц сиял ярко и Кала-Наг всё ещё стоял, насторожив уши. Маленький Тумай перевернулся, зашуршав сеном. Он глядел на изгибы огромной спины слона, загородившей чуть не половину звёзд на небе, и в это время услышал далёкий звук, пронзивший тишину, — «хут-тут» дикого слона.

Все слоны в затонах вскочили, как будто по ним дали залп, и ворчанье их разбудило-таки спящих махаутов, которые вышли наружу с большими деревянными молотами в руках и, войдя в ограды, принялись наводить порядок — там натянут канат, тут завяжут узел, — пока всё не стихло. Один из новых слонов чуть не вырвал свой прикол, и Большой Тумай, сняв с Кала-Нага ножную цепь, привязал ею переднюю ногу нового слона к задней, а ногу Кала-Нага обмотал петлёй из травяной верёвки, приказав ему помнить, что он крепко связан. Большой Тумай знал, что и отец его и дед поступали так сотни раз. Кала-Наг, против обыкновения, не откликнулся на приказ ворчаньем, похожим на бульканье воды. Он стоял неподвижно, приподняв голову и развесив уши, как веера, и смотрел поверх пространства, залитого лунным светом, на огромные складки гор Гаро.

— Последи за ним, если он начнёт беспокоиться ночью, — сказал Большой Тумай Маленькому Тумаю, а сам ушёл в хижину и заснул. Маленький Тумай также чуть было не заснул, но вдруг услышал, что кокосовая верёвка лопнула с треском, и Кала-Наг выплыл из загона так же медленно и бесшумно, как облако из устья долины. Маленький Тумай топотал сзади него босиком по дороге, освещённой лунным светом, и приглушённо кричал:

— Кала-Наг! Кала-Наг! Возьми меня с собой, о Кала-Наг!

Слон бесшумно обернулся, сделал три шага назад, к ребёнку, облитому лунным светом, опустил хобот, поднял мальчика к себе на шею и, прежде чем Маленькии Тумай успел распрямить колени, скользнул в лес.

Взрыв бешеных трубных звуков раздался из затонов, потом всё погрузилось в молчанье, и Кала-Наг тронулся. По временам заросли высокой травы с шорохом лизали его бока, как волна лижет бока корабля, по временам лозы дикого перца скребли по его спине или бамбук трещал от прикосновения его плеча; но всё остальное время он двигался совершенно бесшумно, пробираясь через дремучий лес Гаро, словно через клубы дыма. Он поднимался на гору, и Маленький Тумай не мог понять, в каком именно направлении, хотя смотрел на звезды, сиявшие в просветах между деревьями.